Таежный бурелом - Страница 83

Легионеры Грэвса и пираты Найта, попирающие ногами русскую землю, — это ли не лучший показатель самого страшного колониализма нашего времени — колониализма Соединенных Штатов!..

На Светланской открыт в лучшем здании Владивостока универсальный магазин мистера Уайлдмена. Чем торгует уважаемый купец? Розгами, плетками и бамбуковыми палками. Его приказчики разъезжают по нашему Приморью, рекламируя свой товар — плети и розги. Миссионеры из американского союза христианской молодежи читают лекции о пользе телесных наказаний и здесь же, при содействии легионеров Грэвса, демонстрируют прочность своей продукции. Насаждение палочного режима — вот что такое жизнь русских по американской системе! Может быть, найдутся смельчаки, которые испробуют эту продукцию на спинах господ Фельта, Уайлдмена, Найта, Грэвса…»

Утром он собрал исписанные листки. Поглядел на часы, сунул в карман статью и пошел в город.

— Ты уж там, Лександрыч, осторожнее, — шептала Екатерина Семеновна, закрывая за ним ворота, — долго не задерживайся, беспокоиться буду.

— Не беспокойся, мать, все будет хорошо.

По утрам, когда трамваи переполнены до отказа рабочими, Суханов не упускал случая, чтобы из конца в конец не проехать вместе с ними. В вагонах рассказывал о положении на фронтах, раздавал прокламации.

Все это было опасно, но отказаться от пропагандистской работы Суханов не мог.

Медленно поднимался в гору тесно набитый людьми вагон. Суханов вскочил на ходу, знакомые рабочие приветливо его встретили. Протиснувшись в середину вагона, Суханов сразу же овладел вниманием необычной аудитории.

— Америкой у нас на заводе интересуются, — сказал сидящий у окна токарь, — говорят, будто там рабочие не хуже русских купцов живут. Спор вчерась разгорелся, пыль до потолка. Фельт выступал с докладом…

— С каких это пор русский или американский поп правду стал говорить? — усмехнулся Суханов. — Рай, видно, там, если не так давно в штате Пенсильвания были осуждены и повешены девятнадцать руководителей рабочего движения, а в Чикаго на Хеймаркет-сквере казнили вожаков пролетариата. Американские капиталисты сто очков вперед по этой части дадут нашим, они умеют расправляться с рабочими.

— Значит, брешет! — согласился токарь. — Я ему подпущу жучка. Ты б, Костя, записал на бумажке, где это произошло.

Суханов вырвал из блокнота лист и написал карандашом название штата.

— В субботу обещал миссионер прийти, я ему подкину за ворот колючих опилок.

Суханов достал из кармана книжку Горького «Город Желтого Дьявола», протянул токарю.

— Вот почитайте на заводе, занятная книжка.

У Семеновского базара он попрощался с рабочими, надо было потолковать с горожанами и крестьянами, приехавшими на рынок.

Редко кому выпадало счастье заслужить такую любовь, какую заслужил Суханов. В нем сочетались боец и сердечный человек, трибун и просвещенный деятель. Он в полной мере обладал даром проникать в человеческие сердца. Рабочие видели в нем не только пылкого оратора и пропагандиста, но и то чистое, свободолюбивое, тянущееся к свету молодое начало новой жизни, которое так жестоко попирали интервенты.

Сойдя с трамвая, Суханов подошел к стоящим в ряд возам. Возчики собрались в кучку. Шел неторопливый разговор о крестьянских делах.

— Мериканец всякие машины обещает, — говорил красноносый сгорбленный мужик в холщовой рубахе.

— В кредит, толкуют, торговать думают, — отозвался старик с бельмом на глазу.

Из-под воза вылез румяный заспанный парень.

— Держи карман шире — через край насыплет, — потягиваясь и широко зевая, лениво сказал он. — Кредит? Кочан капусты у вас на плечах вместо головы. Захомутает, не выпрыгнешь. О кредите треплют, а шомполами хлещут. Вон Казанке и Раздолью кредит открыли бессрочный: подожгли со всех сторон и ну строчить из пулеметов.

— Да-а! — продолжал мужик в холщовой рубахе, делая вид, что не слышал слов румяного парня. — Лобогрейки привезли в Никольск…

— И молотилки… — поддержал его старик с бельмом на глазу. — Мудрецы, что говорить. Трактор-то видели? Башковиты, подлецы!

Выставка сельскохозяйственных машин, организованная союзом христианской молодежи в Анучино, взбудоражила окрестные села. С амвонов церквей произносили далеко не религиозные проповеди. Говорилось в них о торговле, об открытии кредитных товариществ, об условиях аренды машин. О деньгах почти не упоминали: подпиши оформленный в нотариальной конторе договор — и сделка завершена.

...

«Но если, — говорилось в отпечатанном типографским способом бланке договоре, — я (имя рек) своевременно не внесу хотя бы одного взноса, то земля переходит в оплату задолженности».

— Дурни! — плюнул себе под ноги румяный парень. — Он, мериканец, на землю целит, а вы ухи развесили.

Суханов вмешался в разговор.

— Правильно толкуешь! Один мужик пришел в лавку купить сахару. Продавец протянул ему банку с надписью «Сулема». «Сахару мне», — запротестовал мужик. Лавочник хитро прищурился: «А это, что ж, не сахар?» — «Написано же «Сулема?» — «Ну и что ж, — возразил лавочник. — Я сделал надпись, чтобы мух отпугнуть». Поняли?

Крестьяне потеснились, с любопытством глядя на человека в студенческой фуражке с болезненным румянцем на щеках. Суханов присел на оглоблю, свернул цигарку.

— Бог заплатит, он богатый, — рассказывал Суханов, поглядывая на крестьян. — Был такой русский писатель Салтыков-Щедрин. В его сказке мужик двух генералов кормил. Ну, а приморские мужики всем миром, наверное, смогут прокормить и не двух деятелей из Америки… Не знаете, как мужик долг отдавал? — продолжал он. — Один помещик был страшный скряга и решил, что дело крестьянское не хитрое. Известно, что получается, когда пирожник тачает сапоги. Пришла осень, на поле колоса не видать, а помещик требует: я, мол, работал, отдавай долг. «За что?» — спрашивает мужик. «Как за что? — кричит помещик. — Пахал, сеял, ковал…» — «Но ты ведь еще не молотил». — «Молотить — твое дело». Пошел мужик в ригу, взял цеп и давай помещика молотить…