Суханов пожал плечами, опустил голову.
— Понимаю, Костя, твою тревогу. У самого сердце болит. Нет другого выхода, придется подарить пароходы. В нашем положении не до золотых пуговиц, лишь бы пиджак на плечах остался.
— Как же быть с красногвардейским полком Антонина Янди? — спросил Суханов.
Тревога Суханова передалась Кострову. В наступившей тишине ему казалось, что он слышит стук своего сердца.
— Коммунисты должны начать посадку первыми, — глухо отозвался Костров, не спуская острых глаз с внезапно побледневшего Суханова. — Это предотвратит могущие возникнуть провокации. Нельзя давать Гайде ни одного козыря. Мы можем лишь потребовать амнистии красногвардейцам Янди.
— Но это же для коммунистов смерть. Гайда их всех расстреляет. Это похоже на предательство…
Костров резко возразил:
— Предательство будет в том случае, когда Гайда свои сто двадцать тысяч штыков бросит на Дальний Восток и поможет Отани оккупировать Приморье. И все это под предлогом, что мы якобы препятствуем эвакуации чехов.
— Их невозможно будет уговорить… — нерешительно возразил Суханов.
— Попробуем, Костя, попробуем! Если слово сказано от всей души, оно бьет в цель. Везде найдутся такие люди, как у наших моряков Гаврило Коренной, у мужиков — Сафрон Ожогин, у мастеровых — Фрол Чубатый. Их народ послушает. А что нелегко, знаю. Нам, большевикам, часто приходится убеждать под пулями.
В кабинет вошел встревоженный Шадрин. Протянул Кострову радиограмму Троцкого, в которой начальнику гарнизона Владивостока предписывалось разоружать чехословацких солдат перед отправкой на Родину.
Костров медленно читал телеграмму:
— «…Под страхом ответственности разоружить чехословаков; найденный вооруженным чехословак должен быть расстрелян на месте, каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный солдат, должен быть высажен…»
Долго молчали члены Дальбюро.
Костров, сидя с закрытыми глазами, вспоминал рассказ Ленина о двурушничестве троцкистов. Шадрин, гремя шпорами и шашкой, ходил из угла в угол с сжатыми кулаками. Суханов отхлебывал морковный чай, его зубы постукивали о край стакана.
Резко отшвырнув кресло, поднялся Костров.
— Провокация! Тебе, Родион, это ясно?
— Я член Коммунистической партии, — после паузы сдержанно ответил Шадрин.
Суханов стиснул его руку.
— К чертям собачьим! Будем выполнять только приказы Ленина, только указания Центрального Комитета.
Костров подвел итоги:
— Рад, товарищи, что не ошибся в вас. Телеграмму Троцкого не выполнять, чехов грузить с оружием.
Весть о предстоящей отправке молниеносно разнеслась по эшелонам корпуса. Стихийно возникали митинги. В Совете непрерывно раздавались звонки, чешские солдаты просили приехать Кострова и Суханова, прочесть телеграмму Ленина, сообщали, что избрали делегатов для обсуждения вопросов, связанных с эвакуацией.
Через несколько дней делегаты собрались в Совете.
— Наздар!.. Наздар!.. — стоя приветствовали они вошедшего в зал заседаний председателя Совета Суханова.
Суханов предоставил слово Янди.
Янди прошел к трибуне, обежал делегатов быстрым взглядом.
— Генералы и офицеры пытаются уверить нас, будто Советское правительство собирается на своих транспортах вернуть чехов обратно в австрийскую армию…
Янди прервал чей-то звучный голос:
— Это факт! Вас обманывают, а вы верите. Вот слушайте, что пишет Массарик…
Рядом с Янди стал румяный горбоносый поручик. Взмахнув какой-то бумагой, крикнул:
— Массарик советует не поддаваться на большевистскую провокацию.
Раздались протестующие голоса:
— Мы не верим Массарику!..
— Неедлы, не мешайте, уходите!..
Янди потеснил поручика, повысил голос:
— Самое трудное в нашем положении — обнаружить врага. И я когда-то верил Массарику. Но большевики помогли мне узнать правду…
— Хватит болтовни!.. — крикнул Неедлы.
Голос поручика потонул в негодующих криках:
— Не мешайте! Уходите…
— Мы верим Янди и коммунистам!
Свои возгласы солдаты подкрепляли стуком винтовочных прикладов.
— Вас не примет Чехословакия! — крикнул Неедлы и отошел к двери. — Вы изменили родине и присяге.
— Видали, каков гусак? — усмехаясь, отметил Янди. — Вы хотите фактов? Я к ним перехожу — делегатам не мешает знать их. Массарик в ноябре семнадцатого года заявил, что раз Романовым не удалось сохранить трон, то возможна династия английская и даже датская. Факт!
Резким движением Янди рассекал рукой воздух.
— По приказу Массарика Гайда поднял контрреволюционный мятеж и принял участие в империалистической интервенции против революционной России. Факт! Этот мятеж — предательство не только по отношению к русским братьям, но и в отношении к нашему народу. Факт!
— Ложь! — вскричал Неедлы, но его уже не слушали.
Суханов, огласив телеграмму Ленина, рассказал о том, что транспорт готов, что продовольствие выделено в полном объеме, оплачено и погружено на пароходы.
— Счастливой дороги, друзья!
Янди побледнел.
— Товарищ Суханов, это невозможно!
Долго длилось тревожное молчание.
— Нас ожидает расстрел, — нарушил тишину молодой коммунист Ян Корейша. — Коммунистов Гайда объявил вне закона.
Суханов, опустив голову, сосредоточенно курил. Пальцы жгла дотлевающая цигарка. Ян Корейша прав — возразить нечего.
— Поговорим откровенно, — отрываясь от раздумья, сказал Суханов. — Сорок тысяч штыков в руках Найта погубят все, чего мы с вами достигли в Приморье. Интересы революции требуют от вас самоотверженности! Всем нам надо в эти дни иметь ясную голову. Решайте сами. Если вы согласитесь вернуться в корпус, мы потребуем от Гайды вашей неприкосновенности.