— Убегай, сынок, в тайгу! — нерешительно сказала мать.
— Я плохого не делал, чтоб в бега удариться.
Мать поставила в деревянной чашке кулеш, подсела к сыну. Тот молча погладил ее коричневую руку.
После ужина Тихон стал собирать свои вещи. Достал из мешка большой морской бинокль.
— Держи, батя, на память.
— Левольверт новой формы? — удивился отец. — Зачем он мне?
— Дальнобойный, как моя драгунка. Пойдем испытаем.
Забрались на чердак. Тихон показал, как наводить бинокль.
Отец недоуменно пожал плечами, но подарок принял. Долго любовался окрестностями. Таежные дали приблизились. Ясно виднелась заснеженная вершина, на которой стоял круторогий козел. Казалось, стоило протянуть руку — и схватишь его за рога.
Глаза старика засветились восторгом. Он потряс руку сына.
— Вот угодил, спасибо. Ну и занятная штучка!.. На охоте цены нет. Сгодится и в хозяйстве.
Отгорели последние отблески зари. Стемнело. Мать зажгла лампу. Тихон почистил винтовку, надраил медный эфес драгунской сабли.
Сложив руки под грудью, мать стояла у печки и печально смотрела на сына.
На огонек забрел Федот.
— Значит, в тайгу, Тихон? — спросил он, мерцая единственным глазом. — Лучше не придумаешь, тайга сбережет, не прогадаешь.
Ему никто не ответил. Тихон отставил винтовку, забарабанил пальцами по столу. Сафрон Абакумович не спускал глаз с сына.
— Онемели никак, — осердился Федот, — сидят, как лягушки в зной.
Пламя в лампе под потолком вытянулось тоненьким язычком. Федот прикрутил фитиль. Белый отсвет упал на его руку с отстрелянным мизинцем. Тихон пошевелился, взял Федота за руку.
— Приказывают, брат, солдатский долг выполнять. Арестом грозят, лучше уж по собственной воле.
— Солдатский до-о-олг! Приказывают! — насмешливо протянул Федот. — Вот покалечили меня, а я за гроши спину гну с зари до зари. И тебя чуть не уморили… Пусть сынки живоглотов войну до победного тягают.
Часто взмахивая длинными руками, Федот говорил быстро, горячо:
— Вот уж истинно в народе толкуют: кого бог хочет наказать, того разума лишает. Что придумал! Спятил никак?
Послышался стук копыт, приглушенные голоса. С лаем к воротам кинулся волкодав. Зазвенело стремя, заржал конь.
Никита распахнул окно. В сумерках блеснул золотой погон, проступило лицо подъесаула Жукова.
— Беги! Не иначе, за тобой! — сурово прикрикнул Никита, встряхивая брата за плечо.
— Уходи, Тихон, а я их придержу, — поддержал Федот.
— Не мути душу, клещ! Отцепись, не вор по задворкам бегать! — отрезал Тихон.
— Дурак, дурак и есть! Слепнешь, как глухарь на току. Волк лапу отгрызает, чтоб из капкана уйти, а ты раздумываешь.
В окно постучали громко, настойчиво.
— Эй, кто там, уберите кобеля!
Сафрон Абакумович вышел. Загнал собаку в катух. Щелкнув задвижкой, открыл калитку.
Ведя коней в поводу, вошли три казака с желтыми лампасами, за ними Николай Жуков.
— Дома унтер?
— Дома, где ж ему быть… А тебе чего не спится?
— Не твое дело. Приказано беглых ловить.
— И мышь хвалилась, что кота сглотнет, — вмешался Федот.
— Дорогу!..
Сафрон Абакумович посторонился. Бряцая оружием, казаки прошли в избу. Невозмутимо спокойный Тихон предъявил справку полкового комитета.
— Не действительно, — объявил Жуков. — Справка должна быть подписана командиром части, начальником штаба и заверена полковой печатью.
Тихон усмехнулся.
— А мы своего пана воеводу в катафалке отправили…
Жуков хлестнул нагайкой по голенищу.
— Все ясно, младший унтер-офицер. Согласно приказу подлежите доставке по этапу как дезертир. Собирайсь!
Тихон оторопел: этого он не ожидал.
— Там же печать штаба дивизии, как же так? Хозяином был солдатский комитет, он и увольнял.
— Солдатский комитет не власть, командовать не имеет права.
— Ну, хорошо, — миролюбиво ответил Тихон. — Я вот и сам собирался явиться. Без тебя дорогу знаю.
— Молчать! Дезертиров и бунтовщиков судит военно-полевой суд.
Тихон стиснул кулаки. Жуков скомкал увольнительный документ, сунул его в карман.
Федот сорвал со стены винтовку, подскочил к подъесаулу.
— Ты вот что, Никола, здесь не разоряйся, а то пожалеешь. Сказал — и уходи! Сам явится, без позора. Не тронь его, ясно? Красного петушка захотелось? Смотри…
Жуков скрипнул зубами.
— Сопротивление властям карается законом. Смотри, Федот, доберусь и до тебя… Распоясались, красноштанные!
Федот чуть подался вперед, прикрыл дружка. Передернул затвор, вскинул винтовку к плечу.
— Вон отсюда! Уходи, Тихон, я их здесь припаяю!
Казаки сбросили с плеч карабины. В руке Жукова тускло блеснул наган.
— Сдать оружие!.. Считаю до трех…
Но случилось неожиданное.
С глухим стоном бросилась к сыну мать, оттолкнула Жукова. Сжала в ладонях виски Тихона и уставилась в его лицо широко раскрытыми, испуганными глазами.
— Ты, сынок, сделал что-нибудь плохое? — спросила она прерывистым голосом, заглядывая в глаза сына.
Тихон ответил спокойно:
— Нет, мама. Ничего не сделал. Живу, как ты учила. Не волнуйся, на фронт отправляют. Такой новый порядок.
Мать сняла маленькую иконку Георгия Победоносца, висевшую в изголовье кровати.
— Храни тебя в сече лихой бог и моя молитва, — прошептала она, благословляя сына и вешая образок ему на шею.
Тихон обнял отца, брата, пожал руку Федоту, повернулся к Жукову:
— Ты, тыловая крыса, за слезы матери мне своей кровью заплатишь!