С пением «Варшавянки», с красными знаменами шел по улицам рабочий и мастеровой Владивосток.
На углу Светланской улицы, перед зданием японского посольства, Суханов взобрался на газетный киоск. Шум в рядах затих, все смотрели на председателя Совета.
И, странное дело, его тихий, болезненный голос слышали все.
— Мы не допустим произвола… На каждый выпад врага мы будем отвечать тройным ударом… Нас не устрашить… Наша цель ясна, — говорил Суханов.
А когда в вечерних сумерках глухими улицами возвращались на лесную дачу, позади донесся цокот копыт. Впереди, прислонившись к забору, стоял длиннорукий, узкоплечий человек. Увидев Суханова и Леньку, он неторопливо перешел улицу.
— Проследили… окружают, — шепнул Ленька и, оглянувшись по сторонам, остановил взгляд на рыбачьих лодках.
Подошли к одному из домиков, договорились с рыбаком, только что вернувшимся с промысла. Тот, сообразив, в чем дело, согласился доставить их до лесной дачи.
Около сторожки старого Кузьмича Ленька выпрыгнул из лодки, огляделся, прислушался. Суханов поблагодарил рыбака, вышел на берег. Лодка скрылась в молочной мгле.
Шли молча, настороженно вглядываясь в темноту. Вдали чернел знакомый лес.
Вдруг где-то совсем близко кашлянул человек. Ленька схватил Суханова за руку.
— Уходите, дядя Костя, — шепнул он, — ползите в огород, под прясло. Я их придержу.
Но было уже поздно. Прогремел выстрел. Ленька вскрикнул, пуля попала ему в плечо.
— Один готов! — крикнул кто-то из-за кустов.
Суханов, лежа на земле, оперся на локоть, выстрелил в подбегавшего человека. Тот, закричав, упал.
— Уходи, дядя Костя! Уходи скорее.
— Молчи… Сейчас перевяжу.
Суханов оттащил Леньку в картофельную ботву, стал перевязывать.
Между тем кольцо вокруг них сжималось.
— Сдавайся, Суханов! Иначе пристрелим! — выкрикивал из кустов сиплый голос.
— Дядя Костя, уходи…
…Но уходить уже было некуда. Суханов и раненый Ленька отстреливались, пока были патроны.
Но вот кончились патроны. Полицейские набросились на них, заломили руки, стянули за спинами сыромятным ремнем.
Подъехали лошади, запряженные в крытый брезентом фургон. В него втолкнули Суханова. Потом туда же внесли Леньку и убитого Сухановым полицейского офицера.
Капитан Нооно, в сером костюме, с сигарой в зубах, подошел к пульмановскому вагону. Однако дежурившие на перроне японский унтер-офицер и американский капрал сделали ему знак задержаться, потребовали документы. Просмотрев их, велели полицейскому отвести задержанного в комнату контрразведки. Здесь дежурил капитан американской армии. Он коротал время, сидя в кресле с книгой Дарлингтона «Как прожить долгую жизнь и быть при этом счастливым». Рецептов счастия было такое множество, что капитан растерялся. Он глотал страницу за страницей. Его внимание привлекла фраза:
...«Грабь или не грабь — дело твоей совести, но не упускай того, что лежит неохраняемое».
Капитан улыбнулся. Вот это здорово, ох, и умен Дарлингтон! Уж кто-кто, а он знает, что всякая прогулка по колонии сопряжена с бизнесом.
...«Народы колониальных земель, — читал дальше капитан, — не люди. Это человекоподобные обезьяны, они живут в берлогах или на деревьях в зависимости от времен года и питаются только дарами природы. Среди них есть обезьяны высшего типа, которые управляют, и низшего, которые исполняют».
Дверь приоткрылась.
— Ты что? — спросил капитан полицейского.
— Китайский коммерсант, господин капитан, подозрительная личность. Приказано к вам доставить.
Полицейский ввел Нооно и, прикрыв двери, удалился.
Взгляд капитана скользнул по золотой часовой цепочке с брелоками. Он выложил на стол крупнокалиберный кольт, прикрыл рукоять ладонью.
— Вы китайский коммерсант? Говорите по-английски?
— Да, господин капитан. Коммерсант не может не знать английского языка.
— Почему документы не зарегистрированы в нашем управлении?
— Здесь есть штамп японского коменданта. Мне сказали, что этого достаточно.
Поняв, что спорить бесполезно, Нооно вынул бумажник, молча положил на стол деньги. Капитан пересчитал их, небрежно смахнул в приоткрытый ящик стола и, прикинув в уме, сказал:
— Налоговой сбор для китайских коммерсантов по Уссурийской дороге установлен…
Он достал какой-то затрепанный тарифный справочник, полистал его и строго закончил:
— Установлен в двести долларов. Так решил Стивенс.
Нооно, вздохнув, вынул деньги, потребовал квитанцию. Но капитан посмотрел на него такими глазами, что он тут же решил не связываться.
К купе Нооно ожидал Глотов — русский, из числа белогвардейцев, лысый, обрюзгший, еще нестарый человек. Нооно небрежно кивнул ему головой, захлопнул дверь, снял пиджак, вытащил из кармана русский эмигрантский журнал.
Паровоз засвистел. Поезд качнулся и тронулся.
В хронике Нооно нашел нечто интересное, набранное петитом. Сообщалось о строительстве японской фирмой фармацевтического завода.
— Растяпы! — прошипел Нооно и швырнул журнал на колени Глотову. — Разве такие вещи публикуются для всеобщего сведения? Вместо помощи — одна помеха.
— Вы сегодня, Нооно, не в настроении, — сдержанно отметил Глотов.
— Измельчали! — раздраженно продолжал Нооно. — Вас смяли большевики своей энергией, напористостью и грубой силой. Вы статейки пописываете, митингуете, караул кричите, а большевики за горло вас хватают. Хватка у них неплохая…