Таежный бурелом - Страница 78

— Воевать, станичники, собрались или в бабки играть? Кому по душе, крой с нами. Скоро через линию фронта двинем. Кто не желает, не неволю, поворачивай оглобли, к бабе на печку. Нам трусов не надо. По доброй воле решали.

Кожов прошел мимо стоящих вокруг костра казаков, заглядывая в глаза каждого.

— Давайте обсудим положение. Я могу сложить полномочия командира, пусть командует, кого изберут. Мое решение твердое, назад не пойду, виниться не в чем.

Казаки одобрительно загудели. Слова Кожова пришлись всем по душе.

Кернога подошел к Кожову, стал рядом.

Один за другим подходили и другие, становились в строй. Помедлив, на правом фланге пристроился и Колченогов.

— Буду верен товариществу, — повторил он.

— Значит, решили, назад не пойдем. Давайте изберем командира.

Поклялись казаки в верности революции. Избрали Кожова командиром.

— За доверие, станичники, спасибо, ну, а за службу — не взыщите. На войне как на войне! За невыполнение приказа, трусость и ослушание — расстрел на месте. За измену — сук березовый…

Казаки разошлись по своим местам.

Кернога с отделением двинулся на охоту: совсем отощали казаки.

На поляне, верстах в пяти от бивака, напали на оленье стадо. Рослый олень прядал ушами, вслушивался в обманчивую тишину тайги.

Казаки зашли с подветренной стороны.

Загремели выстрелы. Два оленя упало. Быстро освежевали животных, завьючили оленину на коней.

После обеда казаки повеселели. Сотня зарысила к линии фронта.

Чем ближе к фронту, тем подобраннее, суровее становился Кожов.

Тропа подошла к широкому шляху. На нем то и дело слышались человеческие голоса, стук копыт. Громыхая колесами, на передовые позиции тянулась артиллерия.

Выждав время затишья, сотня перемахнула через шлях, взобралась на горный хребет, стала спускаться в долину. Внизу в обрывистых берегах вилась Уссури. Все гуще становились заросли. Жесткие усики амурского винограда тугими кольцами охватили ветви берез, никли под тяжестью начинающих синеть ягод. Казаки на ходу срывали несозревшие гроздья, утоляли жажду.

Кем-то вспугнутая, с реки взметнулась стая уток, закружилась над тальниками. Кони раздували ноздри, беспокоились.

Казаки спешились, укрылись за кустарником. Кожов вскинул бинокль.

По проселочной дороге, что вилась среди ковылей, по противоположному берегу рысило человек двадцать. Всадники подъехали к берегу, спешились. Через ветлы, подступающие к воде, продрался одноухий казак. Осмотрел из-под ладони местность, крикнул оборачиваясь:

— Здеся, ваш благородие, брод!

Калмыковцы переправились через перекат, опустились вниз по течению и остановились на ночевку. Расседлали коней, запалили костры. Достали из седельных сумок брынзу, хлеб, фляги с молоком. Есаул с двумя подхорунжими расположились в стороне. Около них суетился одноухий казак. Торопливо поставил на пенек жестяной бачок, нарезал хлеба, поставил котелок.

Кожов, сливаясь с землей, по-пластунски прополз на край зарослей. Прислушался. Офицеры говорили о Шмаковском монастыре, где их ждали.

Кожов бесшумно вернулся к сотне. Отобрал опытных пластунов, стали ждать темноты.

— Кончить без шума, чтоб ни один не ушел.

Налетом руководил Кернога. Зажав в зубах кинжалы, казаки бесшумно скользили к поляне. В несколько минут все было кончено.

Кожов обошел выстроившуюся сотню, поблагодарил за исполнение первого революционного приказа. Сотня выдержала испытание. Не дрогнул и Анисим Колченогов.

У убитого есаула нашли приказ о следовании в Шмаковский монастырь, расположенный в глубоком тылу Красной гвардии. Над Уссурийским фронтом, в случае превращения монастыря в опорный пункт белогвардейцев, нависла бы серьезная опасность. Появилась возможность сразу же доказать на деле свою преданность революции.

Захватив оружие калмыковцев и коней, сотня тронулась через тайгу. Медлить было нельзя.

Через сутки выбрались из чащобы. Надели погоны и георгиевские кресты. Затаились в кустах.

Кожов вскарабкался на дуб, в бинокль рассматривал монастырские постройки.

Отчетливо виднелись сверкающие позолотой купола. Вокруг монастыря тянулась высокая каменная стена с бойницами и башнями. Чугунные ворота наглухо закрыты.

— Крепость! — проговорил он, спустившись вниз.

— Н-да, без хитрости не взять, — согласился Кернога.

— Возьмем. Окрутим монахов. Езжай с той стороны, посмотри.

Кернога стегнул коня, скрылся за лесом.

Кожов задумался. О штурме нечего было и мечтать. Но и отступать он не собирался. Если калмыковцы овладеют монастырем, они перережут коммуникации у станции Шмаково, поставят под свой контроль железную дорогу, закроют путь из Хабаровска.

Вернулся Кернога. Он осмотрел всю стену. Ни одной лазейки.

— Сунул командир нам ежа за пазуху, — чуть заискивающе улыбаясь, сказал Колченогов.

— Трудно, но что поделаешь. Монастырь должен быть взят.

Кожов подобрался к берегу реки, стал наблюдать.

Заходило солнце. У пологого берега сгрудилось монастырское стадо. Коровы забрели по брюхо в воду, отмахивались от наседавшего овода.

Пастухи-монахи безуспешно старались перегнать стадо через реку. Скот нежился в воде, не слушаясь ни окриков, ни бичей, ни собак, поднявших громкий лай.

Из монастырской калитки вышел дородный монах в черном нанковом подряснике. Раскрыв ворота и побрякивая ключами, подошел к берегу.

— Эй, торопись, гроза надвигается, — донесся его сильный голос. — Отец игумен гневается…