Таежный бурелом - Страница 60

Мицубиси подумал. Усмехнувшись, предложил:

— Хорошо. Я сохраню вам жизнь, но при условии. Во-первых, спать с японскими офицерами вы все-таки будете, и, во-вторых, вы приведете к майору двадцать своих подруг из гимназии. Хорошо?

Девушка долго не могла осмыслить предложения полковника. Ее умоляющий взгляд остановился на русской переводчице. Вера стойко выдержала этот взгляд.

— Какое великодушие, сиятельный маркиз! — восхитился майор Ногайе. Он взял девушку за руку.

— Мерзавец! — девушка с отвращением выдернула свои пальцы из липкой ладони. — Все вы мерзавцы!

— Подумайте! Вас повесят.

— Знаю! — Девушка шагнула к маркизу и дрожащим голосом тихо сказала: — Лучше смерть, чем позор!

Маркиз позвонил. Вошел конвой. Девушку увели в тюрьму.

Вздрагивая, Вера торопливо собрала бумаги. Как жестоки эти люди!

К ней подошел Мицубиси.

— Вера Владимировна, не узнаете?

Мицубиси поцеловал ее руку.

— Мы виделись в вашем доме в день ангела генерала в шестнадцатом году. Я же вручал ему орден Восходящей звезды.

— Ах, да! — веселым тоном, который ей с трудом давался, воскликнула Вера. — У вас хорошая память, господин маркиз!

— Память не притупляется, если глаза хоть один раз замечают совершенную вазу.

Вера улыбнулась и вышла.

На следующий день Нину Кожову казнили.

ГЛАВА 31

Вера поливала цветочные клумбы.

Какой-то парень медленно шел вдоль узорчатой ограды, раз-другой искоса посмотрел на девушку.

— Мне нужна черная китайская роза! — обронил парень, проходя мимо девушки.

Вера бросила на прохожего быстрый взгляд. В руках у него был букет лесных фиалок. Ресницы Веры дрогнули.

— Здесь ничего не продается…

— Ах, вот как, — обрадовался прохожий, услышав этот ответ, — тогда я подарю вам эти цветы.

Он перебросил фиалки через ограду. Вера вынула из букета свернутый трубочкой листок, и тотчас же швырнула цветы обратно.

— Мне не нужны ваши цветы.

— Не сердитесь, барышня. Скажите, где можно купить черные китайские розы?

— В оранжерее Сухитина.

Парень облегченно вздохнул: наконец-то после долгих поисков связь установлена.

Вера поставила лейку. Охваченная нетерпением, присела на скамейку, прочитала записку. В ней было четыре слова: «Ваши розы нужны Андрею». Сомнений не было. Это тот человек, о котором ей говорили. Она сделала знак пройти через калитку.

— Я так вас ждала! Как отец? Что с ним?

— Здравствуйте. Давайте знакомиться. Андрей Ковальский.

И он скупо рассказывал о Дубровине, о моряках, о битве за Владивосток.

— И все-таки отступаем, — с горечью сказала Вера. — Много людей погибло…

— Не отступаем. Отходим кормой назад. Так сказал боцман Коренной.

— Коренной? — удивилась Вера. — Он здесь?

— Ранен…

Вера наклонила голову.

— Гаврило Тимофеевич для нас близкий человек. Если бы не он, кто знает, что было бы с отцом в плену.

— Боцман крепче мореного дуба, не сдаст.

Оба поднялись со скамейки.

Переходя от клумбы к клумбе, делая вид, что рассказывает о цветах, Вера знакомила Коваля с последними событиями.

Слушая, Андрей засмотрелся на девушку.

— Трудно вам? — участливо спросил он.

Вера промолчала, сорвала пунцовую розу.

— Возьмите.

Коваль взял розу, простился, направился к калитке. Тревога за девушку охватила его. Не ошиблись ли товарищи, справится ли она, устоит ли? Такая нежная…

Проводив гостя, Вера заглянула в домик Кузьмича, где устроила спасенного юношу — красногвардейца Леньку Клеста.

— Лучше тебе, Леня? — спросила Вера.

— В лучшем виде все заживет, — весело отозвался Ленька Клест.

Пришедшая к раненому Агния Ильинична выпроводила дочь за дверь и стала кормить бойца бульоном.

ГЛАВА 32

На рассвете пробуждается городская тюрьма. Скрипят двери, из камер в коридор, из коридора на крутые винтообразные лестницы тянутся озябшие, исхудавшие арестанты с ведрами и ушатами.

Суханова поместили в тесной одиночной камере. Через несколько дней сюда же посадили Маслова — молодого рабочего с минного завода. Суханов хорошо знал его.

Маслов искоса посматривал на председателя Совета. Болезнь его быстро развивалась. «Удивительный человек», — подумал Маслов. Он не видел его унылым, опустошенным: все время находит для себя занятие. Вот сейчас собирается кормить голубей.

— Дай-ка хлебца.

Маслов не без сожаления протянул кусочек овсяного хлеба, треть их запаса до следующего утра.

— Гули, гули, гули! — позвал Суханов.

С крыши слетела голубка, стала склевывать крошки из протянутой за решетку руки.

— О себе бы подумал, — проворчал Маслов.

— А тебе, Гриша, крошек жалко?

— Не о себе думаю…

— А ты полагаешь, единственное счастье в еде? — поглядывая на сидящую на подоконнике голубку, спросил Суханов. — Счастье и в смехе, и в песне, и вот в голубях…

— Ну, пошел философствовать! — буркнул Маслов. — Оплошал ты. Без тебя трудно сейчас на воле…

Суханов закашлялся, сплюнул в парашу сгустки крови.

— Кусочек бы льда — горит внутри, — простонал он, растирая ладонью грудь.

Маслов уложил его на доски железной кровати, скатав пальто, подложил под голову. Затем подошел к двери, постучал:

— Эй, кто там?

Приоткрылся волчок.

— Передай начальнику, если сейчас же здесь не будет доктор, — объявим голодовку.